Ночь не смолкала, теребила слух верещанием цикад, хлопаньем птичьих крыльев, уханьем филина, фырканьем бесстрашных ночных хищников. Кто считает ночь временем тишины, видно, ни разу не крался через полуночный лес, вздрагивая от каждого шороха. Боясь звуком единственного шага внести неверную ноту в сложное многоголосье, и тем самым выдать незваное своё присутствие.
Гибкое тренированное тело охотника во многом подобно звериному, оно не знает лишних движений, не расплескает ни капли силы, даже если азарт погони совсем уж затуманит разум. И по сухим веткам, и по плескучей воде бесшумно ступит нога, в кромешной мгле отведёт рука тяжёлую еловую лапу, ни капли не сорвётся со скользких иголок. И чуткая птица, затаившаяся всего в паре шагов, не шелохнётся, не встревожится…
По фигуре – совсем ещё мальчишка, хрупки плечи и шея тонка. По повадке – опасный матёрый хищник, безжалостный лесной кот. Есть ли кто опасней его в лесу? Не было никого ещё каких-то пару дней назад. Не было, да теперь есть. И ведёт охотника вперёд не привычный ежедневный промысел, а трудный путь того, кто клялся этому лесу оборонить в обмен на былую немалую щедрость. Невиданное доселе существо поселилось в пещерах, всего в сутках пути от лесной сторожки. И ко многому привычное зверьё бежало без оглядки, страхом и отчаяньем заражая, кажется, сам воздух. Там, где прошёл охотник, осталась ещё живность, но и ей не сиделось на месте, и сон не смеживал веки, и азарт погони был не в радость. Пускай не телом, но мыслью уже устремлялось прочь всё живое. Лишь юный охотник стремился туда, откуда всё отчётливей тянуло ужасом и смертью.